Апология власти племенной знати в «Дафтар-и Чингиз-наме»

«Дафтар-и Чингиз-наме» хорошо известно востоковедам еще с начала XIX века. М.А. Усманову принадлежит наиболее подробный источниковедческий анализ этого памятника. Атрибуция памятника привела казанского исследователя к весьма важному выводу о том, что автором всего произведения, в том числе и повести о роде Чингиз-хана, является представитель татарского высшего феодально-аристократического общества, оказавшегося в силу объективных условий в оппозиции к царизму, его социальной и национальной политике (Усманов, 1972, с. 136).

М.А. Усманов обратил внимание и на идеологическую подоплеку памятника. Государь, монарх, по представлению автора, должен быть добрым, справедливым, милосердным по отношению к подданным, должен отличаться своими личными качествами. А «сын народа» как один должен быть на стороне такого идеального хана; но он должен не только беспрекословно подчиняться ему, а также должен инициативно участвовать в решении важных вопросов жизни, политики, активно поддерживая достойного государя в борьбе с его противниками. При надобности «сыну народа» следует взять всю инициативу в свои руки. Так и поступает образцовый для автора «народный сын» времен Чингиз-хана. Например, когда братья-злодеи хотят убить малолетнего ханыча, «сын народа» дает им решительный отпор:

«Чингиз нравится народу, он полезнее ему, чем вы трое вместе взятые. Мы не дадим вам убить его. Если вам надо богатство, так делите же наследие своего отца. А за него (Чингиза), при надобности, мы сами будем умирать!» (Усманов, 1972, с. 128).

«Сын народа» не ограничивается такими декларативными заявлениями, в решающий момент он действительно вступает в активную борьбу с тиранами, возвращает скитавшегося на чужбине достойного быть ханом «доброго» Чингиза и вручает ему бразды правления. Только после этого общество начинает жить в мире и благополучии.

Однако анонимный автор поет славу не теократической власти и не абсолютному монархическому способу правления. Он сторонник и певец такого общества, когда достойный хан и активный «сын народа» находят друг друга и составляют взаимовыгодный союз. Этим аноним, в отличие от средневековых монархистов, для которых идеалом был монарх-самодержец, выступает сторонником коллективного руководства, если применить современную терминологию, так сказать, «парламентаризма», своего рода «демократии». В этом заключается определенная относительная прогрессивность воззрений анонимного автора (Усманов, 1972, с. 128). Несколько отличную оценку политического замысла произведения дает М. Иванич.

В «Дафтаре» Чингиз-хан становится ханом не благодаря своим усилиям, он приходит к власти по призыву глав родов, беков. В этой части отражается практика Золотой Орды, где ханы садились на трон с согласия беков и с помощью беклерибека. Чингиз-хан здесь не историческое лицо, а идеализированный степными тюркскими племенами прототип хорошего правителя. Можно сказать, что эта часть «Дафтар-и Чингиз-наме представляет собой своеобразное «степное зерцало королей», которое преследует дидактические цели, показывая на примере Чингиза признаки хорошего и плохого правителя (Мария Иванич, 2001, с. 316).

Вместе с тем исследование сопутствующих данному памятнику фактов показывает, что такой источник «Дафтар-и Чингиз-наме» предназначался для оправдания специфической политической ситуации, которая сложилась в Башкирии в XIII–XV вв. Это мнение основывается не только на том, что в произведении упоминаются в основном известные башкирские роды, исторические деятели и башкирская топонимика. Отношения, сложившиеся между башкирскими родами и империей Чингизхана потребовали создания своего рода политической программы, которая легитимизировала власть родовых вождей.

В чем же выражана специфика политической ситуации в Башкирии?

Башкирские роды не были подчинены монгольским улусным правителям. Река Яик на протяжении многих веков являлась естественной границей с юга и востока между Башкирией и улусами Золотой Орды. Перед смертью Чингиз-хан в 1227 году выделил своему старшему сыну Джучи в качестве кочевий завоеванные земли до реки Иртыш. После завоевания западносибирских и зауральских степей в 1229 году границы Большой Орды расширяются до реки Яик, но не переходят ее, т.е. основные земли башкирских родов по обоим склонам Южного Урала остаются вне пределов Орды Джучи. В нее включается лишь территория башкирских кочевий в Зауралье. К 1232 году весь Великий пояс степей Дешт-и-Кипчак, от Иртыша до Итиля (Волги), был в руках ордынцев – потомков Чингиз-хана и его сына Джучи (История Казахской ССР. Т. II, 1979, с. 114–130; Халиков, 1994, с. 42–52; Мажитов, Султанова, 1994, с. 240–251).

После разгрома в 1236 году Волжской Булгарии границы Большой Орды расширяются за счет включения степных просторов Причерноморья, Подонья и низовьев Дуная. С 1237 года вся эта территория от Алтая до Дуная стала называться Улусом Джучи. Несмотря на постоянное расширение территории владений чингизидов, башкирские земли по правому берегу Яика не входили в зону основных кочевий монгольских ханов, а башкирские роды являлись лишь объектом сбора ясака. По крайней мере, в ордынских источниках границы улусов всегда указываются по левобережью Яика.

Брат Батыя Шайбан получил от хана Золотой Орды удел (иль), который фактически граничил с территорией расселения башкир, но его кочевья были ограничены южными границами исторической Башкирии. В иль Шайбана входили из покоренных государств область Курал, из родовых владений: 4 рода Кушчи, Найман, Карлык, Буйрак. Далее достаточно четко определялись территории не только летних, но и зимних кочевий Шайбана: «Юрт, в которых ты будешь жить, будет между моим юртом и юртом старшего моего брата Орда-Ичена, летом живи на восточной стороне Яика, по реке Иргиз, Савук, Орь, Илек до горы Урала. А в зимнее время в Аракуме, Кара-Кума, Сыр и усть Чу и Сарису» (Сафаргалиев, 1960, с. 178).

Примечательно то, что в дальнейшем кочевья потомков Шайбана сместились на север от первоначальной территории, но не в пределы Башкирии, а значительно восточнее, в район Иртыша, где они впоследствии создали Сибирское ханство.

Почему монгольские завоеватели не включили территорию Башкирии в зону своих кочевий? По мнению Г.А. Федорова-Давыдова, это объясняется тем, что наличие огромных степных просторов Дешт-и-Кипчак, возможно, несколько ослабило стремление монгольской кочевой знати XIII века отобрать у местной феодальной верхушки земли, чтобы использовать пашни и луга оседлого населения в качестве пастбищ для своего скота, как это имело место в Иране и Азербайджане . (Федоров-Давыдов, 1973, с. 26–28)

Однако нельзя игнорировать и природно-климатический фактор, монголо-татары и пришлые с ними кипчакские племена не были готовы к ведению скотоводческого хозяйства полукочевого типа.

Немаловажно и то, что территория Башкирии с начала монгольских завоеваний и вплоть до распада Золотой Орды служила укрытием для тех, кто не хотел подчиняться монгольским ханам. В середине XIII века самым крупным выступлением против монголов стало восстание кыпчакских племен под предводительством хана Бошмана в Нижнем Поволжье. После разгрома Бошмана кипчаки бежали на Южный Урал, где влились в состав башкир. С переселением на Урал кипчаков-бошманцев связано появление подразделения в роду кипчаков – башман (Мажитов, Султанова, 1994, с. 29).

После поражения, которое нанес Токтамышу Тамерлан в 1391 году на реке Кундузле, уцелевшие роды устремились на северо-восток за Каму на Белую. В этот период в Башкирию переселились некоторые роды булгар – Буляр, Байляр, Елдят, которые также стали компонентами формирующейся башкирской народности (Башкирские шежере, 1960, с. 22). Все эти противники орды не стали бы искать убежище на территории, где существовала монгольская администрация и улусная структура монголов. Немаловажно и то, что Башкирия представляла собой северную периферию, отдаленную от важных культурных и стратегических регионов. В.Л. Егоров отмечает, что Башкирия лежала в стороне от основных маршрутов военных походов и торговых путей и представляла интерес для властей улуса Джучи, главным образом, как сырьевая база, источник пушнины, меда, воска, кожи и т.д. (Егоров, 1985, с. 106).

Когда Большая Орда была поделена на три улуса между сыновьями Джучи: Батыем, Шибаном и Ордой, территория Поволжья, Северо-Восточного Кавказа составили улус Бату, Казахстан и Западная Сибирь – улус Шибана, Приаралье и гузские степи – улус Орды. Г.А. Федоров-Давыдов отмечает, что границы улусов четко соответствовали этническим и родовым образованиям кочевого населения половецкой степи. Так, например, граница между улусами Бату и Шибана соответствовала границе между западными и восточными половцами (Федоров-Давыдов, 1966, с. 235–246).

Территория Башкирии не вошла в состав ни одного из улусов Большой Орды. Границей между башкирами и улусом Шибана являлась река Яик. Даже ногайские правители, нарушившие вотчинные права многих башкирских родов в конце XV – начале XVI века, как и монгольские ханы, не стали делить территорию Башкирии между своими улусами. По утверждению В.В.Трепавлова, Башкирия осталась вне системы крыльев Ногайской Орды. Она заселялась и колонизировалась ногаями довольно поздно. Ее коренные жители не подверглись разверстке по крыльям, а были вынуждены платить дань всем трем улусам. (Трепавлов, 2001, с. 36)

Совсем иначе складывалась судьба народов, живших южнее и западнее башкир. В XIII–XIV веках монгольские ханы, являясь непосредственными держателями кочевых владений-улусов (юрт) вместе с его народом (иль), по своему усмотрению перекраивали степь на десятки, сотни и тысячи, методично разрушая родовые границы, специфику рода, его этнонимию и внутреннюю структуру. Поэтому на территории Поволжья и Казахстана исчезают племенные названия и повсеместно утверждается общий этноним «татары», которым русские источники и соседние народы называли правящую аристократию монголов в степях Дешт-и-Кипчак, а затем и все кочевое население Золотой Орды.

На Южном Урале улусная система не сформировалась, а власть монголов осуществлялась не напрямую, а опосредованно – через местную знать. Благодаря этому обстоятельству башкиры сохранили не только свой этноним, но и названия крупных родов, восходящих к домонгольскому времени, таких, как Бурзян, Усерган, Тамьян, Катай, Юрматы. Общественные отношения и этнические процессы протекали внутри башкирского общества, не пересекаясь с аналогичными процессами в Золотой Орде, т. к. башкиры не были вовлечены в сферу действия улусных отношений. Другие кочевые народы, распределенные по улусам, были распылены среди целого ряда монгольских и тюркских племен: татар, меркитов, найманов, кереитов, половцев, булгар, буртас, остатки которых оказались разбросанными по разным улусам и перестали существовать как самостоятельные этносы.

Об относительной самостоятельности башкирских родов в составе Золотой Орды пишет и археолог А.Ф. Яминов. Картографирование и сравнительный анализ археологических памятников позволили ему выдвинуть предположение о стабильности этнического состава башкирского населения в лесостепных и горно-лесных районах Южного Урала в XII–XIV веках, а также о том, что монголо-татары никогда не использовали башкирские земли для своего расселения, как это было в степях Дешт-и-Кипчак (Яминов, 1999, № 1, с. 156–157).

Поскольку на территории Башкирии отсутствовали военные силы и администрация монголов, их правители не вмешивались в дела самоуправления башкирских родов. Практически все аспекты этой политической ситуации в прямой или опосредованной форме нашли свое отражение в «Дафтар-и Чингиз-наме».

Во-первых, все произведение пронизывает идея обоснования легитимности власти глав башкирских родов как в настоящем, так и в будущем. Кто же, по мнению родовых вождей, мог представлять угрозу для них? Очевидно, что речь идет о потенциальных претензиях со стороны представителей золотого рода, т.е. чингизидов. М.Иванич обратила внимание на то, что вся повесть построена на приходе Чингиз-хана к власти, она мало связана с известной из Сокровенного сказания борьбой за власть. (Мария Иванич, 2001, с. 316)

Действительно, во-первых, в «Дафтаре» Чингиз-хан борется не с главами враждебных родов, а с родными братьями. Во-вторых, прямые потомки Чингиз-хана не вызывают у автора большого почтения. Сына великого завоевателя, – Чагатая он прямо называет «глупцом». Другие сыновья лишь попутно упомянуты. Таким образом, представители рода Чингиз-хана либо ведут себя враждебно в отношении своего великого родича, либо их роль настолько незначительна, что заслуживает лишь краткого замечания. Настоящей опорой правителя выступают только главы родов. По сути дела, автор источника прямо говорит, что без активного вмешательства глав родов Чингиз-хан не стал бы правителем. Если в «Чингиз-наме» Утемиш-хаджи обосновывается «право» рода чингизидов на верховную власть в Золотой Орде (Чингиз-наме, 1992, с. 67), то в «Дафтар-и Чингиз-наме» внимание акцентировано на факте передачи Чингиз-ханом символов и атрибутов власти родовым вождям. Таким образом, центр внимания смещается с истории рода Чингиз-хана (Сокровенное сказание) на личность самого правителя. Не случайно автор «Дафтар-и Чингиз-наме» сверхъестественные обстоятельства появления на свет предка Чингиз-хана – Бодончара приписывает рождению самого Чингиз-хана.

Во-вторых, в «Дафтаре» проводится мысль о том, что именно Чингиз-хан положил начало вотчинному праву башкирских родов. В «Дафтаре» отмечается, что еще до того, как представителям родов были дарованы тамги, ураны, онгоны и деревья, им были выделены территории кочевий. Но, как отмечает М. Иванич, наш источник, к сожалению, их не перечисляет (Мария Иванич, 2001, с. 320).

Однако башкирские шежере, порой дословно цитировавшие памятник, в ряде случаев указывают на местоположение этих земель. Шежере самого крупного башкирского рода Усерган сообщает, что летом 1219 года, когда Чингиз-хан со своим войском находился в степях Южной Сибири, в его ставку на Иртыше прибыла дипломатическая миссия от союза семи башкирских родов во главе с Муйтен-бием. Чингиз-хан принял богатые дары от башкир, которые признали его власть над собой. Муйтен-бий получил от Темучина ханский ярлык на вечное владение водами, землями, лесами, золотом и серебром по обеим сторонам рек Белая (Агидель), Урал (Яик), Сакмара со всеми притоками, а также кочевья по восточному склону Уральских гор до рек Ишим и Тобол со всеми их притоками. (Башкирские шежере, 1960, с. 37)

Едва ли при господстве полукочевого хозяйства было возможно точно определять границы родовых владений, однако сама идея утверждения границ владений властью Чингиз-хана стала основополагающим фактором при формирования вотчинного права башкир. Один из вождей башкирского восстания 1735–1745 годов старшина – Кир-Кудейской волости мулла Ю. Суярымбетов в своем письме начальнику комиссии башкирских дел М.С. Хрущеву писал: «…деды отцы наши от предков мусульманских и ногайских ханов владели вотчинными землями и водами» (Устюгов, 1947, с. 98).

В шежере башкирских племен Кипчак, Усерган, Бурзян и Тамьян говорится, что в начале XIX века «…все живущие на этой земле народы, имея между собой полное согласие, через поверенного по делам, просили милостивого согласия царя разрешить нам повеление разделить между 4 племенами земли воды и леса, оставшиеся нам в наследство от наших дедов, которые, будучи под покровительством Чингиз-хана, получили эти земли с благосклонного разрешения оного Чингиса Темучина» (Башкирские шежере, 1960, с. 45). Был ли факт правления родовых вождей уникальным в истории Монгольской империи и Золотой Орды?

В.П.Юдин сделал вывод о том, что на какое-то время в XIV веке политическое верховенство в Восточном Дашт-и-Кыпчаке перешло в руки племенных биев (Чингиз-наме, 1992, с. 34). Однако конец правлению племенных биев положил «переворот», произведенный Джучидами. Благодаря этому устанавливается как непреложный факт существование в XIV в. в Казахских степях особой довольно многочисленной династии Тукатимуридов, происходивших от Баймура и находившихся между собой в различных степенях родства (Чингиз-наме, 1992, с. 43). Вместе с тем в Башкирии, при отсутствии представителей золотого рода, такая возможность, по-видимому, была исключена.

Отметим еще один важный аспект башкирской родовой структуры, нашедший отражение в «Дафтар-и Чингиз-наме».

В государствах, возникших на месте Золотой Орды, сложилась своеобразная система иерархии родов. Согласно исследованию Д.М. Исхакова, в Крымском и Казахском ханствах ведущая роль в управлении государством принадлежала 4–5 кланам (Исхаков, 1998, с. 12). В «Дафтаре» все представители родов имеют равный статус. Особые полномочия и хитроумие, продемонстрированные Майкы-бием, не вознесли его выше сыновей побежденных врагов Чингизхана, которые стали равноправными членами союза и также участвовали во всем, как и остальные. Интересно и то, что к девяти родам присоединились два главы башкирских родов (Бурджан-Бек и Джорматы-Бек), о которых ранее не упоминалось. Причем произошло это уже после прихода к Чингиз-хану его активных противников. Почему бии Юрматы и Бурзян не участвовали в поисках Чингиз-хана? Можно высказать предположение о том, что позднее включение этих родов в союз объяснялось тем, что в первой половине XIII века Бурзян и Юрматы занимали наиболее отдаленные от империи территории на западе, соседствуя с Волжской Булгарией.

Равноправное положение всех глав башкирских родов объясняется, по-видимому, тем, что иерархическая структура предполагала в качестве вершины только правителя-чингизида, власть которого не ограничивалась родовыми или даже этническими границами. Но, как уже отмечалось, в Башкирии не возникла улусная система. В отличие от казахских степей, Казани, Астрахани и Сибири на территории Башкирии не было представителей золотого рода, которые могли бы претендовать на верховную власть. Вопрос о степени достоверности сведений «Дафтар-и Чингиз-наме» следовало бы решить тюркологам, однако логика событий, их последовательность и взаимосвязь предоставляют возможность понять закономерность политических событий, имевших место в Башкирии в XIII–XIV вв.

Башкирские шежере. – Уфа, 1960. Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII–X1V вв. – М., 1985.

История Казахской ССР. Т. II. – Алма-Ата, 1979.

Исхаков Д.М. От средневековых татар к татарам нового времени (этнологический взгляд на историю волгоуральских татар XV–XVII вв.). – Казань: Мастер Лайн, 1998.

Мажитов Н.А., Султанова А.Н. История Башкортостана с древнейших времен до XVI века. – Уфа, 1994.

Мария Иванич «Дафтар-и Чингиз-наме» как источник по истории кочевых обществ. Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани. 1223–1556. – Казань, 2001.

Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды. – Саранск, 1960.

Трепавлов В.В. История Ногайской орды. – М., 2001.

Усманов М. А. Татарские исторические источники XVII–XVIII вв. – Казань, 1972.

Устюгов Н.В. Башкирское восстание 1662–1664 годов. Исторические записки. Т. 24. – М., 1947.

Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. – М., 1966.

Федоров-Давыдов Г.А. Общественный строй Золотой Орды. – М., 1973.

Халиков А.Х. Монголы, татары, Золотая Орда и Булгария. – Казань, 1994.

Чингиз-наме. Алма-Ата. Гылым. 1992.

Яминов А.Ф. Монголо-татары и «страна Паскатир» Ватандаш. –1999. – № 1.